Той ночью ему опять не спалось, он снова и снова мерил шагами свой кабинет в уютном флигеле старинной городской усадьбы на Никитском бульваре. Пробовал молиться, снова ложился, но не мог ни на секунду сомкнуть глаза. За окнами уже забрезжил промозглый февральский рассвет, когда он достал из шкафа видавший виды портфель, извлек из него пухлую рукопись, перевязанную бечевкой, подержал несколько секунд в руках, а потом решительно бросил бумаги в камин.
Граф Александр Толстой приобрел этот особняк после смерти его прежнего владельца генерал-майора Александра Талызина, ветерана войны с Наполеоном. Николай Васильевич Гоголь оказался здесь в 1847 году, когда вернулся в Россию из дальних многолетних странствий. Второй том "Мертвых душ" к этому моменту, возможно, был уже почти завершен, осталось лишь отредактировать несколько последних глав.
Из окон усадьбы Николай Васильевич наблюдал любимую им Москву. С тех пор, конечно, Москва сильно изменилась. Город был полностью деревенским. Во дворе дома стоял колодец-журавль, под окнами квакали лягушки. В имении писатель был гостем желанным и почетным, ему отвели целое крыло, главным помещением которого стал кабинет. Здесь он жил на всем готовом: чай ему подавался в любой момент, белье свежее, обед, ужин — не было никаких забот, были созданы все условия для того, чтобы он работал здесь над вторым томом "Мертвых душ".
К быту и комфорту Гоголь относился без особого интереса, как и вообще ко всему материальному. Небольшая кушетка, зеркало, кровать за ширмой, конторка, за которой он работал. Гоголь всегда писал стоя, над каждой фразой работал тщательно и порой мучительно долго. Разумеется, это таинство требовало изрядного количества бумаги. По рукописям видно, что Гоголь к себе был очень требовательным и говорил, что «дело мое — это не литература, дело мое — душа».
Окончательная редакция второго тома "Мертвых душ" – отнюдь не первое произведение Гоголя, погибшее в огне. Первое он сжег еще в гимназии. Приехав в Санкт-Петербург из-за критики в адрес поэмы "Ганц Кюхельгартен", он скупает и сжигает все экземпляры. Второй том "Мертвых душ" он тоже сжигает, в первый раз еще в 1845 году.
Это и есть первая версия – перфекционизм. Гоголь уничтожил и следующую редакцию второго тома "Мертвых душ", потому что она ему просто не понравилась.
Писатель Владислав Отрошенко считает, что приблизиться к разгадке тайны камина в особняке на Никитском бульваре можно лишь досконально изучив особенности характера великого писателя, в том числе и те, что даже современников приводили как минимум в недоумение, особенно в последние годы жизни Гоголя. Он мог посреди разговора вдруг сказать: "Ладно, все, потом наговоримся", лечь на диван и отвернуться к стене. Манера его общения раздражала многих его друзей, близких.
Одна из самых необъяснимых привычек Гоголя — склонность к мистификациям. Даже в самых невинных ситуациях он частенько не договаривал, вводил собеседника в заблуждение, а то и вовсе врал. Владислав Отрошенко писал: "Гоголь говорил: «Никогда не надо говорить правду. Вот едешь в Рим — скажи, что едешь в Калугу, едешь в Калугу — скажи, что едешь в Рим». Эта природа гоголевской лживости остается непостижимой и для литературоведов, и для тех, кто изучает биографию Гоголя".
Особые отношения у Николая Васильевича были и с собственным паспортом: всякий раз, пересекая границу того или иного государства, он категорически отказывался предъявлять документ пограничной службе. Например, останавливали дилижанс, говорили: "Надо предъявить паспорт". Гоголь отворачивается в сторону и делает вид, что не понимает, что ему говорят. И друзья в растерянности, говорят: "Нас ведь не пропустят". Потом, в конце концов, он начинает рыться, как будто бы ищет паспорт, но все знают, кто с ним едет, что паспорт у него в кармане лежит.
"Он писал письма, например, матери, что сейчас находится в Триесте, видит прекрасные волны Средиземного моря, наслаждается видами, описывает ей подробно Триест. Он не просто написал ей письмо, подписанное "Триест" (написанное, на самом деле, в усадьбе своего друга, историка Михаила Погодина, в Москве на Девичьем поле), он еще и нарисовал на письме штемпель Триеста. Он тщательно вывел его так, чтобы отличить было нельзя", - рассказывает Владислав Отрошенко, который пять лет писал книгу о Гоголе.
Итак, версия вторая: сожжение второго тома "Мертвых душ" было очередной эксцентричной выходкой гения, который сделал для отечественной словесности столько, что мог позволить себе практически все. Он прекрасно знал, что популярен среди современников и что является писателем №1.
Удивительно и то, что еще до наступления эпохи фотографии Гоголя знали в лицо. Обычная прогулка по любимым московским бульварам превращалась чуть ли не в шпионский детектив. Студенты Московского университета, зная, что Гоголь в послеобеденное время любит гулять по Никитскому и Тверскому бульварам, уходили с лекций со словами: "Мы идем смотреть на Гоголя". Согласно воспоминаниям, писатель был невысокого роста, где-то 1,65 метра, он часто укутывался в шинель, может быть, от холода, а может быть, чтобы его меньше узнавали.
Поклонников у Гоголя было великое множество, они не только принимали как должное любые странности своего кумира, но и были готовы потакать ему во всем. Хлебные шарики, которые писатель иметь привычку катать, размышляя о чем-то, становились объектом вожделения коллекционеров, поклонники постоянно ходили за Гоголем и подбирали шарики, хранили как реликвии.
У режиссера Кирилла Серебренникова свой взгляд на творчество Гоголя. Он готов поставить вопрос еще более радикально: а существовал ли второй том "Мертвых душ" вообще? Может быть, гениальный мистификатор и тут всех провел? Специалисты, досконально изучающие жизнь и творчество Гоголя, с версией радикального режиссера отчасти согласны. Великий писатель был готов мистифицировать что угодно.
Однажды, когда Гоголь гостил у Сергея Аксакова, его навестил близкий друг, актер Михаил Щепкин. Писатель с воодушевлением поведал гостю, что закончил второй том "Мертвых душ". Можно лишь догадываться, в каком восторге был Щепкин: он стал первым, кому посчастливилось узнать, что грандиозный замысел завершен. Финал этой странной истории не заставил себя долго ждать: чинная московская компания, которая обычно собиралась у Аксакова, как раз расселась за обеденным столом. Щепкин встает с бокалом вина и говорит: "Господа, поздравьте Николая Васильевича, он закончил второй том "Мертвых душ". И тут Гоголь вскакивает и говорит: "От кого ты это слышал?". Щепкин отвечает: "Да от вас же, сегодня утром вы мне сказали". На что Гоголь отреагировал: "Ты белены объелся, или тебе приснилось". Гости же рассмеялись: действительно, Щепкин что-то там придумал.
Лицедейство влекло Гоголя с почти непреодолимой силой: прежде, чем что-то записать, Гоголь разыгрывал это в лицах. И удивительно, гостей не было, Гоголь был один, но звучали совершенно разные голоса, мужские, женские, Гоголь был блестящим актером.
Однажды, уже будучи вполне известным литератором, он даже попытался устроиться на службу в Александринский театр. На прослушивании Гоголь получил предложение лишь созывать публику и расставлять стулья. Интересно, что уже через пару месяцев после этого собеседования руководителю труппы было поручено готовить гоголевского "Ревизора".
Как известно, Гоголь чаще бывал в Европе, чем в России. Собственно, первый том "Мертвых душ" он написал в Италии, в которой провел в общей сложности 12 лет и которую называл второй родиной. Именно из Рима однажды пришло письмо, заставившее друзей Гоголя всерьез насторожиться. Складывается ощущение, что Гоголь в своей жизни начинает разыгрывать историю с носом майора Ковалева. Как нос отделился от майора Ковалева и начал гулять сам по себе, так и здесь.
Гоголь в письмах сообщал, что в Петербурге необходимо найти некого другого Гоголя, что могут произойти какие-то мошеннические истории, могут под его именем выпустить некие произведения. Тогда-то и закралась мысль о том, что бесконечные гоголевские мистификации – не просто чудачество гения, а симптом глубоко душевного недуга.
Один из научных сотрудников Дома Н.В. Гоголя рассказывает: "Я вел как-то экскурсию психиатрам. Я не знал, что это психиатры, поэтому я им рассказывал свое мнение. Но они мне сказали: "Да мы уже давно поставили диагноз Гоголю. Ну взгляните даже на почерк", — в музее на конторке лежат образцы почерка Гоголя. Они стали прямо говорить, что это за расстройство. Но мне кажется, диагноз ставить заочно не каждый врач рискнет, а тут 200 лет назад".
Может, сожжение второго тома "Мертвых душ", и правда, было безумным поступком в клиническом смысле этого слова? А значит, попытки понять и объяснить его с точки зрения здравого смысла — занятие пустое и бесполезное?
Но и эта версия отнюдь не последняя. Известно, что автор мистических "Вечеров на хуторе близ Диканьки" и совсем уже инфернального "Вия" в конце жизни всякую чертовщину отрицал. В это время Гоголя нередко видели в церкви Николая Чудотворца (духовного покровителя Гоголя) в Староваганьковском переулке.
Некоторые исследователи полагают, что поистине роковым (и для второго тома "Мертвых душ", и для их создателя) стало знакомство с протоиреем Матвеем Константиновским, духовным наставником графа Александра Толстого.
Священник, отличавшийся крайней резкостью суждений, со временем стал и духовником Гоголя. Тот показал свою рукопись, над которой работал девять лет, отцу Матвею, и получил отрицательные отзывы.
Не исключено, что эти жестокие слова священника и стали последней каплей. Постоялец дома на Никитском бульваре в ночь с 11-го на 12 февраля 1852 года совершил то, что позже художник Илья Репин назовет "самосожжением Гоголя". Считается, что Гоголь сжег ее в состоянии аффекта и позже жалел об этом безмерно, но его утешил хозяин дома, Александр Петрович Толстой. Он подошел и тихо сказал: "Но у вас же здесь все, в голове, вы же сможете это восстановить".
Но о восстановлении второго тома уже не могли быть и речи. На следующий день Гоголь объявил, что начинает поститься, и вскоре вовсе отказался от еды. Он постился с таким усердием, с которым, наверное, не постился ни один из верующих. И в какой-то момент, когда было ясно, что Гоголь уже ослабевает, граф Толстой призвал врачей, он те не нашли у Гоголя никакой болезни. Умирал он вот на этой кровати.
10 дней спустя Гоголь умер от физического истощения. Смерть великого писателя потрясла Москву, в храме святой мученицы Татьяны при Московском университете с ним прощался, казалось, весь город. Все прилегающие улицы были заполнены народом, прощание шло очень долго.
Научный сотрудник музея Олег Робинов считает, что Николай Васильевич незадолго до смерти приезжал и закопал второй том "Мертвых душ" у себя во дворе. Причем сделал насыпь, курган небольшой, и сказал крестьянам, завещал, что если будет неурожайный тяжелый год, раскопаете, продадите, и будете счастливы. Конечно, эту версию можно посчитать забавной, фольклорной и совсем уж фантастической. Впрочем, стоит ли сбрасывать со счетов любое, пусть даже самое нереальное предположение, когда речь идет о Гоголе?
Ореол таинственности, который окружал Гоголя при жизни, после его смерти лишь сгустился. Владислав Отрошенко считает, что это закономерно: "До Гоголя у нас никогда не было писателя, который бы литературу сделал своей жизнью. Вот Пушкин — да, у него было много чего в жизни: у него были семья, жена, дети, дуэли, карты, друзья, придворные интриги. У Гоголя в жизни не было ничего, кроме литературы. Вот он был таким монахом литературы".
Так что же все-таки случилось с Гоголем в ночь с 11-го на 12 февраля 1852 года? Писатель Владислав Отрошенко уверен, эти стремительно превращающиеся в пепел листы пухлой рукописи — лишь последний акт трагедии, начавшейся десятью годами раньше, в тот самый момент, когда увидел свет первый том поэмы "Мертвые души": "Вся Россия ждет от него второго тома "Мертвых душ", когда первый том производит переворот в русской литературе и в сознании читателей. На него вся Россия смотрит, а он воспаряет над миром. И вдруг крушение. Он пишет фрейлине двора Александре Осиповне Смирновой, это была одна из близких подруг его, в 1845 году он ей пишет: "Бог отъял от меня способность творить".
Эта версия не отрицает все предыдущие, скорее, объединяет их воедино, и потому представляется наиболее вероятной. Владислав Отрошенко: "Гоголь умер от литературы, умер от "Мертвых душ", потому что это была такая вещь, что она либо пишется и возносит творца просто к небесам, либо она убивает его, если не пишется. Ведь Гоголь предполагал написать и третий том, и из этого грандиозного замысла можно было выйти только двумя путями — либо его совершить, либо умереть".
Прийти в дом на Никитском бульваре может каждый, а вот остаться дано не всякому. Вера Никулина (директор Дома Н.В. Гоголя) рассказывает: "У меня были случаи, когда люди приходили, три дня работали, у них поднималась температура, не опускалась, и они увольнялись. Считается, что дом принимает или не принимает человека". Некоторые уточняют: это не дом, а сам Гоголь проверяет людей на прочность, приветствует преданных и решительно отметает случайных. Каждый год в марте здесь отмечают день памяти писателя, и всякий раз звучит "Молитва" — единственное стихотворение Гоголя.
Материал взят из цикла передач «Москва-24. Нераскрытые тайны». Фото без моих логотипов взяты из Сети.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →